— Спасибо, — ответила она. — Я думаю, если вы когда-нибудь найдете ответ, это будет слишком поздно, чтобы меня спасти, и все равно спасибо вам.
Он пошел к двери и там почувствовал, что должен еще раз оглянуться на Рэйчел. Он видел, что она снова надвинула клобук на лицо, будто чтобы оградиться как можно лучше от этого предательского мира.
— До свидания, — сказал он. Ответа не последовало.
Он вышел из тюрьмы, но не мог избавиться от навязчивого ощущения, что какая-то его часть за ним не пошла.
Миссис Неттльз поймала Мэтью на лестнице, когда он возвращался от доктора Шилдса.
— Магистрат просил, чтобы вы к нему зашли как только придете. Должна вам сказать, что там у него проповедник, и он здорово орет.
— Я этого ждал. Спасибо. — Мэтью собрался перед тем, что ему предстояло, и стал подниматься по ступеням.
— Да, сэр! — окликнула его миссис Неттльз, когда он уже прошел более полпути. — Я вспомнила одну вещь, которая будет вам интересна. Насчет преподобного Гроува.
— Расскажите, — попросил Мэтью.
— Это вот… когда вы спрашивали, были ли враги у преподобного, я сказала, что никого такого не знаю. Но малость подумала и вспомнила один странный случай — где-то дня за три-четыре до того, как его убили.
— Что за случай?
— Он пришел обедать, — сказала она. — Какой-то у него был деловой разговор с мистером Бидвеллом и мистером Уинстоном насчет церкви, так что жена его осталась дома. Я помню, они тут разговаривали в гостиной, где камин горел. — Она кивнула в сторону той комнаты. — Мистер Бидвелл вышел из кареты с мистером Уинстоном. Я зашла спросить преподобного, не налить ли ему еще, но он сказал, что не надо. Я повернулась уходить, и тут он говорит: «Миссис Неттльз? Как бы вы поступили, если бы знали кое-что и рассказать это было бы правильно, но ни к чему хорошему не привело бы?» Вот это он сказал.
— А вы спросили, что он имеет в виду?
— Нет, сэр, это было бы невежливо. Я ему сказала, что кто я такая, чтобы давать советы служителю Бога, но все зависит от того, что именно он знает.
— И что ответил преподобный?
— Он просто так сидел, глядел в огонь. Я снова пошла к выходу, в кухню, и тут услышала, как он сказал: «Не знает латыни». Больше ничего не говорил, да и это сказал так тихо, что я едва расслышала. Я его переспросила «Сэр?», потому что не поняла, что он хочет сказать. Он не ответил, просто сидел тут, смотрел в огонь и думал.
— Гм… — хмыкнул Мэтью. — Вы уверены, что он сказал именно эти слова, не какие-нибудь другие?
— Я услышала только «Не знает латыни». По крайней мере так мне показалось. Тут вошел мистер Бидвелл, и я пошла по своим делам.
— И вы говорите, что через три или четыре дня преподобный Гроув был убит?
— Да, сэр. Его нашла жена, он лежал на полу в церкви. — Она нахмурилась. — Как вы думаете, что он хотел сказать?
— Понятия не имею, — сознался Мэтью, — но вопрос, который он задал вам, означает, что желавший ему зла имел физическую, а не призрачную природу. Очень мне хотелось бы выяснить, что же ему такое могло быть известно. А можно спросить, почему вы раньше этого не говорили?
— Забыла, только сегодня вспомнила. Преподобный уж по своему положению знал многое и про многих, — сказала она. — Но я вам говорила, врагов у него не было.
— Очевидно, были, — поправил ее Мэтью. — Только это был кто-то, носивший личину друга.
— Да, сэр, я так полагаю.
— Спасибо, что рассказали. — Мэтью решил запомнить это на будущее и вернуться, когда настанет время. Сейчас ему предстояла встреча с магистратом. — Пойду-ка я.
И он с мрачным видом зашагал по лестнице вверх.
Он довольно долго беседовал с доктором Шилдсом о состоянии магистрата и был информирован, что, хотя болезнь серьезная, она вполне под контролем. Доктор сообщил, что понадобится еще кровопускание и будут моменты, когда магистрату будет становиться лучше, а потом хуже, до того, как наступит истинное улучшение. Но, сказал доктор Шилдс, путь выздоровления всегда нелегок, особенно для такой болезни, как эта прибрежная лихорадка. Магистрат — человек крепкий и в остальном в добром здоровье, так что нет причин, почему он не должен среагировать на кровопускание и не выйти из болезни за неделю или две.
Мэтью поднял руку и осторожно постучал в дверь магистрата.
— Кто там? — донесся голос: усталый и хриплый, но вполне работоспособный.
— Это я, сэр.
Наступило многозначительное молчание. Затем последовал ответ:
— Войди.
Мэтью вошел. Вудворд все еще лежал в постели, опираясь спиной на две подушки. Коробка с документами стояла рядом с ним, россыпь бумаг лежала на одеяле на коленях. На прикроватном столике горели три свечи. Магистрат не поднял глаз от чтения.
— Закрой дверь, будь добр, — сказал он, и Мэтью исполнил.
Вудворд какое-то время подержал своего клерка стоя. Горло его терзала боль, ноздри распухли, голова разламывалась, и его трясла адская смесь жара и холода, так что рассказ Исхода Иерусалима о поступке Мэтью никак не способствовал успокоению или улучшению настроения. Однако Вудворд держал себя в руках и продолжал читать, не желая демонстрировать ни крупицы гнева.
— Сэр? — начал Мэтью. — Я знаю, что к вам заходил…
— Я занят, — перебил Вудворд. — Дай мне дочитать страницу.
— Да, сэр.
Мэтью уставился в пол, сцепив руки за спиной. Наконец он услышал, как магистрат отложил документ и прокашлялся, что было болезненно трудно.
— Как обычно, — начал Вудворд, — ты прекрасно поработал. Документы безупречны.