Голос ночной птицы - Страница 169

169

— И это самое страшное оскорбление, которое ты смог придумать? — Бидвелл поднял брови. — Пацан, ты всего лишь любитель! А кстати о сапогах: я тебе напомню, что это сапоги не магистрата. Каждый предмет вашей одежды дан мною. Вы сюда пришли почти голые, оба. Так что не забудь: это я тебя одел, накормил и дал тебе кров, а ты бросаешь мне в лицо оскорбления? — Тут он краем глаза заметил присутствие миссис Неттльз и повернулся к ней: — Все в порядке, миссис Неттльз. Просто наш юный гость решил поднять хвост…

Его прервал грохот распахнувшейся входной двери.

— Это еще что за черт? — спросил Бидвелл, отбросил руку Мэтью и поднялся на ноги.

В столовую влетел Эдуард Уинстон. Но это был не тот Уинстон, которого Мэтью знал. Он дышал тяжело, как после бега, и лицо его осунулось и побелело, словно после жуткого потрясения.

— В чем дело? — спросил Бидвелл. — У вас вид, как будто…

— Николас! — ответил Уинстон и поднес руку колбу, будто стараясь удержаться от обморока.

— Что там с ним? Да говорите толком!

— Николас… мертвый, — ответил Уинстон и зашевелил губами, будто вылепливая слова. — Его убили.

Бидвелл покачнулся, как от удара. Но тут же выпрямился и взял дело в свои руки.

— Никому ни слова! — предупредил он миссис Неттльз. — Ни одному слуге, никому вообще! Вы меня слышите?

— Да, сэр, слышу. — Она была ошеломлена не меньше своего хозяина.

— Где он? — спросил Бидвелл Уинстона. — В смысле, где его тело?

— У него в доме. Я только что оттуда.

— Вы абсолютно уверены?

Уинстон усмехнулся криво и болезненно:

— Пойдите сами посмотрите. Обещаю вам, что вы не скоро это забудете.

— Пойдемте. Клерк, ты тоже с нами. Запомните, миссис Неттльз: ни слова ни единой живой душе!

Шагая под утренним солнцем, Бидвелл сумел умерить прыть до шага, даже коротковатого для мужчины его роста. Кто-то с ним здоровался, и Бидвеллу хватило самообладания отвечать как можно более беспечным голосом. Только когда какой-то фермер попытался остановить его и поговорить о грядущей казни, Бидвелл клацнул зубами, как собака на надоедливую блоху. Потом Бидвелл, Уинстон и Мэтью дошли до выбеленного дома Николаса Пейна, расположившегося в четырех домах к северу по улице Гармонии от развалившегося свинарника Уинстона.

Ставни в доме были закрыты. Уинстон, приближаясь к двери, шагал все медленнее и наконец остановился совсем.

— Давайте вперед! — бросил ему Бидвелл. — Что это с вами?

— Я… я лучше здесь постою.

— Идите, я сказал!

— Нет! — с вызовом ответил Уинстон. — Клянусь Богом, я больше туда не войду!

Бидвелл застыл, разинув рот, как громом пораженный таким проявлением непочтительности. Мэтью обошел их обоих, поднял щеколду и толкнул дверь. Уинстон отвернулся и отступил на несколько шагов.

Первым впечатлением Мэтью была омерзительная вонь крови. Второе — жужжание деловитых мух. А третье — тело в косых лучах желтеющего солнца, бивших через щели в ставнях.

Четвертое — поднявшийся в горле ком. Если бы он сегодня что-нибудь съел на завтрак, то тут же изверг бы.

— Боже мой! — тихо сказал Бидвелл у него за спиной. Потом картинка на него подействовала. Хозяин Фаунт-Рояла бросился за дом, чтобы выблевать кровяную колбасу и маринованную дыню там, где его не увидят прохожие.

Мэтью переступил порог и затворил дверь, чтобы скрыть это зрелище от улицы. Потом прислонился к двери спиной, глядя на отражение утреннего солнца в огромной луже крови, окружившей стул Пейна. Казалось, что в самом деле каждая капля крови вытекла из его жил на пол, и труп имел бледно-восковой цвет. Видно было, что Пейн закреплен на стуле веревками: руки скручены за спинкой, ноги привязаны к ножкам стула. Башмаков и чулок на нем не было, лодыжки и ступни исполосованы так, чтобы перерезать артерии. Точно так же были исполосованы руки с внутренней стороны от локтей и выше. Чуть подвинувшись, Мэтью увидел глубокие разрезы, идущие от локтей к запястьям. Он подошел ближе, осторожно, чтобы не вступить в алое море свернувшейся крови.

Голова Пейна запрокинулась назад. Во рту торчала желтая тряпка — возможно, пара чулок. Глаза, к счастью, были закрыты. Вокруг шеи — петля. На лбу справа яркий черный кровоподтек, кровь из обеих ноздрей залила белую рубашку. С дюжину мух копошилось в разрезах тела и пировали у ног. Дверь открылась — Бидвелл решился войти. Он прижимал платок ко рту, лицо его блестело бисеринами пота. Быстро закрыв за собой дверь, он тупо уставился на изуродованный труп.

— Смотрите, чтобы вас опять не стошнило, — предупредил Мэтью. — А то меня стошнит тоже, а это не добавит здесь аккуратности.

— Я уже ничего, — прохрипел Бидвелл. — Я… Боже мой, Господи Иисусе… кто бы мог совершить подобное убийство?

— Что для одного убийство, для другого — казнь. Вот это мы здесь и имеем. Видите петлю висельника?

— Да. — Бидвелл быстро отвел глаза. — Он… он истек кровью?

— Да, похоже, что ему вскрыли артерии. — Мэтью обошел тело настолько близко, насколько позволяла лужа вязкой крови. Возле макушки Пейна он увидел красный ком крови и тканей. — Тот, кто его убил, сперва оглушил его тупым предметом, — сказал Мэтью. — Ударили его сзади и сверху. Я думаю, иначе быть не могло, потому что Пейн был серьезным противником.

— Это дело рук самого Дьявола! — сказал Бидвелл, таращась остекленелыми глазами. — Только сам Сатана мог такое сделать!

— Если так, то у Сатаны большая клиническая практика в смысле анатомии кровеносных сосудов. Обратите внимание, что горло у Пейна не перерезано, как было, насколько я понимаю, у преподобного Гроува и Дэниела Ховарта. Тот, кто убил Пейна, хотел, чтобы он истек кровью медленно и мучительно. Я полагаю, что во время этой процедуры к Пейну могло вернуться сознание, и тогда он получил удар уже по лбу. Если бы он и после этого смог прийти в себя, то у него уже не было бы сил отбиваться.

169