— Выздоровлению? — с тенью насмешки повторил Мэтью. — Вы честно верите, что он выздоровеет?
— Я честно верю, что у него есть шанс, — был ответ. — Небольшой, это правда… но я видал пациентов, которые возвращались из такого серьезного состояния. Так что… лучшее, что мы можем делать, — это продолжать лечение и молиться, чтобы Айзек на него отреагировал.
Это безумие, подумал Мэтью. Неужто он здесь стоит и обсуждает искусство лечения с этим полубезумным мясником? И еще разговоры насчет молиться, уже совсем сумасшедшие! Но какой есть выбор? Мэтью вспомнил слова Бидвелла, и они отдались эхом в ушах: «Дорога до Чарльз-Тауна может доконать эту бедную развалину».
Пусть уже и весна, но открытый воздух и болотная влажность, которую он несет, опасны для иссякающих сил Вудворда. Путешествие в фургоне по такой дороге станет для него пыткой, как бы крепко его ни спеленать. Как бы ни хотелось ему обратного, Мэтью искренне сомневался, что магистрат доедет до Чарльз-Тауна живым.
Значит, он вынужден довериться этому человеку. Этому врачу. Этому убийце. Заметив на полке ступу с пестиком, он спросил:
— Можете вы для него смешать какое-нибудь лекарство? Такое, что сняло бы лихорадку?
— Лихорадка куда хуже реагирует на лекарства, чем на движения крови, — ответил Шилдс. — Кстати, поставки лекарств из Чарльз-Тауна стали такими скупыми, что почти отсутствуют. Но у меня есть сколько-то уксуса, печеночника и лимониума. Могу все это смешать в чашке рома с опиумом и заставить его это пить… скажем… три раза в день. Это может достаточно разогреть кровь, чтобы разрушить заражение.
— Сейчас можно пробовать что угодно… если это его не отравит.
— Я свои лекарства знаю, молодой человек. Можете быть спокойным и не сомневаться.
— Не сомневаться я не могу. И спокойным не буду.
— Как хотите.
Шилдс продолжал курить оставшийся окурок. Голубые облачка клубились вокруг лица, еще сильнее закрывая его от проницательных глаз Мэтью.
Юноша испустил долгий тяжелый вздох.
— Я не сомневаюсь, что у вас была веская причина убить Пейна, но определенно, что вы наслаждались самим процессом. Вам не кажется, что петля висельника — это уж чересчур?
— Мы закончили обсуждение лечения Айзека. Вы можете идти, — ответил Шилдс.
— Да, я пойду. Но все, что вы мне говорили, что вы уехали из Бостона потому, что практика стала уменьшаться, или насчет помочь строить поселок и оставить свое имя на вывеске больницы… это все была ложь? — Мэтью ждал, хотя знал, что ответа не последует. — Единственное ваше свершение — это смерть Николаса Пейна.
Вопросительной интонации в последней фразе не было, потому что Мэтью не нужен был ответ, который он и так знал.
— Вы меня извините, — сказал Шилдс спокойно, — если я не пойду вас провожать.
Больше говорить было нечего, и искать здесь тоже нечего.
Мэтью вышел из кабинета, закрыл дверь и вернулся в коридор, оглушенный. Запах тлеющей веревки от этого табака цеплялся к ноздрям. Выйдя наружу, Мэтью первым делом подставил лицо солнцу и как следует прочистил легкие. А потом зашагал к дому Бидвелла, и в этот ясный день в голове у него бродил туман.
В дверь Мэтью постучали.
— Молодой сэр? — позвала миссис Неттльз. — Тут к вам мистер Воган.
— Мистер Воган? — Мэтью встал со стула, где задремал в сумерках раннего вечера, и открыл дверь. — Чего он хочет?
Миссис Неттльз поджала губы, будто молча укоряя его за такое беспамятство.
— Он говорит, что пришел отвести вас к себе домой на ужин и что ужин будет на столе в шесть вечера.
— Ох, забыл! И сколько сейчас?
— Почти половина шестого по каминным часам.
— Если был когда-нибудь вечер, когда мне ни к кому не хотелось идти ужинать, так это сегодня, — сказал Мэтью, протирая воспаленные глаза.
— Может быть, и так, — коротко ответила миссис Неттльз, — но какого бы мнения я ни была о Лукреции Воган, уверена, что были сделаны приготовления к вашему приходу. Вы не должны теперь их разочаровывать.
Мэтью кивнул, хотя продолжал хмуриться.
— Да, вы правы. Что ж, скажите, будьте добры, мистеру Вогану, что я через несколько минут спущусь.
— Скажу. Да… вы не видели с утра мистера Бидвелла?
— Нет, не видел.
— Он всегда говорит мне, ждать ли его к ужину. Я тут болтаюсь без якоря, не зная, что он будет делать.
— Мистер Бидвелл… скорее всего весь в скорбных хлопотах, связанных с мистером Пейном, — сказал Мэтью. — Уж вы-то лучше других знаете, как он закапывается в работу.
— О да, сэр, это верно! Только, знаете, у нас тут завтра вечером должен быть вроде фестиваль. И мистер Бидвелл дает обед для некоторых из балаганщиков. И даже хотя у нас такая трагедия, мне все равно необходимо знать, что он желает подать на стол.
— Я уверен, что он сегодня рано или поздно появится.
— Может быть. Я никому про убийство не сказала, сэр. Как он захотел. Но у вас есть предположения, кто мог бы это сделать?
— Не Рэйчел, не Дьявол, не какой-нибудь воображаемый демон, если вы об этом спрашиваете. Это дело рук человека. — Мэтью не решился дальше вдаваться в тему. — Простите, мне нужно собраться.
— Да, сэр. Я скажу мистеру Вогану.
Наспех отскребывая бритвой дневную щетину и споласкивая лицо, Мэтью собирал волю в кулак для пребывания в обществе тех, от кого хотел бы только одного: чтобы его оставили в покое. Он весь день провел возле магистрата, наблюдая, как доктор Шилдс проделывает мучительное промывание кишечника. Потом Вудворду прибинтовали на грудь свежую скипидарную припарку, свежую мазь наложили вокруг ноздрей. В первый свой визит с утра доктор принес мутную, янтарного цвета жидкость, которую магистрат с великим трудом проглотил, и назначил следующую дозу около четырех часов дня. Мэтью не мог, глядя на руки доктора Шилдса, не представлять себе, что эти руки делали прошлой ночью.