Мэтью мог понять, зачем Линч убил Дэниела Ховарта, но зачем преподобного? Подчеркнуть, что Дьяволу без пользы служитель Бога? Устранить того, кого жители считали защитой от зла? Или совсем по другой причине, которую Мэтью упустил из виду?
Он больше не мог думать. Стены вертелись слишком быстро. Надо было встать и добраться до кровати, пока еще он в состоянии. Приготовились… раз… два… три!
Он подошел к кровати, хотя его бросало из стороны в сторону, раньше, чем его свалило вращение комнаты. И лег на спину, разбросав руки в стороны, а потом с тяжелым вздохом исчез из этого мира невзгод.
В половине восьмого в таверне Ван-Ганди кипела жизнь. Вечером любой пятницы в освещенном лампами и продымленном царстве питий было бы с полдюжины клиентов, в основном фермеры, желающие пообщаться с собратьями подальше от жен и детей. Но в эту пятницу, с ее духом празднества из-за прекрасной погоды и неминуемого конца Рэйчел Ховарт, собралось человек пятнадцать — поговорить или поорать, если случай выдастся, пожевать солонины и как следует выпить вина, рома и яблочного сидра. Для по-настоящему рисковых мужчин в таверне был собственный кукурузный самогон, гарантирующий подъем земли до уровня носа.
Ван-Ганди — сухопарый человек с румяным лицом, подстриженной бородкой и несколькими ростками седоватых волос, стоящих торчком на голове, — был вдохновлен таким оживлением. Взяв лиру, он устроился посреди гуляк и стал выть непристойные песенки, где участвовали молодые жены, пояса верности, подобранные ключи и странствующие купцы. Эти песнопения так подняли народный дух, что загремели хором заказы на крепкую выпивку, а тощая, кислого вида женщина, подававшая напитки, стала предметом таких взглядов налитых глаз, будто она была сама Елена Троянская.
— А вот песня! — заорал Ван-Ганди, разгоняя дыханием плавающий в воздухе табачный дым. — Сам сложил, только сегодня!
Он дернул струну, издав звук, который заставил бы устыдиться вопящую кошку, и начал:
Э-ге-гей, история для добрых людей.
Я в жалостной историей назвал ее скорей.
История про ведьму из Фаунта-Рояля
И ведьминскую шайку дьявольских чертей.
Назвать ее мерзавкою просится само,
Как будто бы навозом обозвано дерьмо-о-о!
Громкий смех и поднятые кружки встретили эти слова, разумеется, но и насчет музыки Ван-Ганди был мастер.
Э-ге-гей, история для добрых людей.
Печальнее история на свете есть едва ли
О том, как ведьму запалят из Фаунта-Рояла.
Покуда до седой золы огонь ее дожжёт,
Она и по дороге в ад у Сатаны сосё-о-от!
Мэтью подумал, как бы у таверны не сорвало крышу ураганом восторга, которым была встречена эта ода. Он мудро выбрал себе стол спиной к залу и как можно дальше от средоточия веселья, но даже две кружки вина и кружка яблочного сидра, которые он уговорил, не могли заглушить тошнотворную боль в ушах, изнасилованных пением Ван-Ганди. Эти идиоты невыносимы! Ржание и тяжелые потуги шутить вызывали просто судороги в животе. У него возникло чувство, что, если он еще останется в этом городе, то сделается законченным пьяницей и опустится в надир, обитаемый только червями, пирующими на собачьем дерьме.
А талант Ван-Ганди обратился к мелодиям, состряпанным на месте. Он показал на сидящего рядом джентльмена и задергал струны:
Жена у Дика Кашинга устала от долбежки
И, чтобы легче стало ей, налила смазку ложкой.
Но только наш Дик Кашинг — он крепкий старина:
Она спалила волосню, а больше ни хрена!
Хохот, веселье, тосты и крики в изобилии. Хозяин стал воспевать другого посетителя:
А кто с Хирамом встретится, жалею всех гуртом.
Его пчела ужалила, так померла при том.
Он в пьянке десять мужиков под стол отправит спать,
А ихним женам борозду успеет распахать!
Это была пытка! Мэтью отодвинул тарелку курятины с фасолью, служившую не слишком аппетитным ужином. И еще сильнее испортила ему аппетит грязь, метаемая в Рэйчел — Рэйчел, которая могла бы заставить замолчать эту банду шутов одним лишь царственным взглядом.
Он допил сидр и встал со скамьи. В этот момент Ван-Ганди запел еще одну песню без мелодии:
И Соломону Стайлзу наш общественный привет!
Такой охотник и ходок, какого больше нет.
Бредет в индейские леса и в чащу, где зверьё,
Выискивая где-то скво, чтоб засадить в неё!
Посмотрев на дверь, Мэтью увидел вошедшего. Будто в ответ на смех и крики, обращенные к нему, он снял треуголку и насмешливо поклонился собравшимся идиотам.
Потом подошел к столу и сел, а Ван-Ганди обратил свой слоновый юмор на следующую ухмыляющуюся жертву, чье имя оказалось Джетро Садракер.
Мэтью снова опустился на стул. Он оценил, что открывается интересная возможность, если правильно ею воспользоваться. Не тот ли это Соломон Стайлз, про которого Бидвелл говорил, что он охотник, и который возглавил отряд, отправленный в погоню за сбежавшими рабами?
Тем временем Стайлз — худой и жилистый человек лет пятидесяти — подозвал служанку. Мэтью встал и подошел к его столу.
Не успел он представиться, как Ван-Ганди ударил по струнам и заревел:
Корбетту молодому мы сочувствуем все вместе:
Есть слух, что он покусан был в одном изрядном месте
Пирожницей-гадючкою, какая пышет злобой,
Чья дочка испечёт батон горячею утробой!