Голос ночной птицы - Страница 40


К оглавлению

40

Но Мэтью не пришлось размышлять особенно долго, потому что в дверях появилась сама миссис Неттльз.

— Сэр? — сказала она, обращаясь к Бидвеллу. — Экипаж готов.

Ее лицо снова стало суровым, и она даже не глянула в сторону Мэтью.

— Прекрасно! — Бидвелл встал. — Джентльмены, едем? На улице стояла запряженная карета с черным возницей Гудом, который играл на скрипке в первый вечер и поймал черепаху на ужин. Бидвелл, Вудворд и вслед за ними Мэтью влезли в карету и под беспокойными тучами тронулись от особняка мимо источника по улице Мира. На улице были жители, но немного; освещение — или отсутствие такового — придавало утру хмурость, и Мэтью своими глазами видел, как вытекает жизнь из этого богооставленного поселения.

Возле бесполезных солнечных часов Гуд свернул упряжку к востоку, на улицу Истины. При приближении к тюрьме Бидвеллом овладел припадок нервозности, и хозяин города снял напряжение дуплетной понюшкой в обе ноздри. Гуд объехал свиней, валявшихся в грязи Истины, и через минуту остановил лошадей возле суровых, мрачных глухих стен тюрьмы. Прибытия кареты ожидали двое: один — Николас Пейн, второй — массивный широкогрудый великан не менее шести футов ростом. На голове гиганта была треуголка, и волосы, которые из-под нее выбивались, горели рыжим, как и длинная, весьма неухоженная борода.

Выйдя из кареты, Бидвелл представил друг другу магистрата, Мэтью и рыжебородого великана.

— Мистер Ганнибал Грин, наш тюремный надзиратель, — сказал он.

Пожимая покрытую рыжим волосом руку, Вудворд почувствовал, что эта лапа может сломать ему пальцы, как спички. Глаза Грина, какого-то неопределенного темного цвета, сидели глубоко и — по мнению Мэтью — ничего другого не выражали, кроме обещания переломать кости любому, кто не понравится.

Бидвелл набрал воздуху и сделал долгий выдох.

— Войдем внутрь, джентльмены?

Грин, весьма не словоохотливый, достал из кармана кожаной куртки два ключа на кожаном шнуре и сунул один в скважину висячего замка, запиравшего вход в тюрьму. Одним резким поворотом замок был открыт, и Грин снял цепь, запиравшую дверь.

— Подождите, — бухнул он как из бочки и вошел, гремя сапогами по грубому дощатому полу.

От взгляда в темную впадину тюрьмы магистрату и его клерку стало несколько неуютно. Горьковато-сладкие запахи сырого сена, пота и телесных выделений поплыли в лицо вместе с ощущением, каково это — быть запертым в этой сырой и душной клетке. Вскоре Грин вернулся с фонарем, который едва светил сквозь слой грязи на стекле.

— Входите, — сказал он.

Бидвелл наскоро взял еще понюшку и пошел первым.

Здание не было особенно просторным. Сразу за прихожей находились камеры, забранные железными решетками, по две с каждой стороны центрального коридора. Мэтью предположил, что здесь была небольшая конюшня, которую потом перестроили.

— Слава Богу, вы пришли! — раздался мужской голос справа. — Я уж думал, меня совсем забыли!

Грин не обратил внимания. Он вытянул вверх руку во всю длину и взялся за свисающую с потолка цепь. Потянул ее как следует, и со скрежетом рычага, поворачивающего заслонку, открылось отверстие, впустившее некоторое количество свежего воздуха и столь необходимого освещения.

Свет — серый и мрачный — был все же куда лучше грязной лампы. Он позволил увидеть человека, который стоял в ближайшей справа камере, вцепившись в прутья решетки. Покрытое серой щетиной лицо прижалось к тем же прутьям, будто его владелец хотел таким образом вылезти на свободу. Он был молод, всего на пять-шесть лет старше Мэтью, но уже с брюшком. У него были здоровенные предплечья и бычья шея, нечесаные черные волосы, налезающие на пару серых глаз, сверкающих по обе стороны бульбообразного носа, который, как и щеки, рябил оспинами.

— Я готов отсюда уйти! — объявил он.

— Она в следующей камере, — сообщил Бидвелл, не обратив внимания на заключенного.

— Эй, Бидвелл! — заорал человек. — Черт побери, я же сказал, что готов…

Хрясь!

Кулак Грина врезался в одну из держащихся за решетку рук. Заключенный взвыл от боли и отшатнулся, прижимая к груди ушибленную руку.

— Говори с уважением, — сказал Грин, — или молчи. Ты меня понял?

— Ой-ой-ой, ты мне чуть руку не сломал!

— Ноулз, по приговору тебе остались еще сутки, — сказал заключенному Бидвелл. — Тебя отпустят завтра утром и ни минутой раньше.

— Послушайте! Пожалуйста! — Ноулз, на этот раз говоря просительным тоном, снова придвинулся к решетке. — Я не вынесу здесь еще одной ночи, сэр! Клянусь Богом, не вынесу! Крысы — просто ужас! Они всю мою еду съели, я их чуть не от горла своего отгонял! Неужто я еще не получил свое наказание?

— Ты приговорен отсидеть здесь три дня и три ночи. Следовательно: свое наказание ты еще не отбыл.

— Подождите, постойте! — взмолился Ноулз, обращаясь к готовому идти дальше Бидвеллу. — Не крыс я боюсь! Я боюсь ее. — Последнюю фразу он выговорил шепотом, кивком показав на последнюю камеру слева по коридору. Глаза его вылезали из орбит от ужаса. — Я боюсь, что она меня убьет, сэр!

— Она тебе угрожала?

— Нет, сэр, но… я… я тут слышал всякое.

— Что, например?

— Этой ночью… в темноте… она с кем-то разговаривала, — прошептал Ноулз, снова прижимаясь лицом к прутьям решетки. — Я не все расслышал… но она говорила слово «хозяин». Да, сэр, я слышал! «Хозяин», говорила она, три или четыре раза сказала. А потом она стала хохотать, и я Христом-Богом молю, чтобы никогда больше я такого не слышал, потому что такая жуть и в кошмаре не привидится.

40